Выставки
Персональные выставки Рабина проходили в Лондоне (1965), Джерси-сити, США (1984), Москве (1991), Петербурге (1993) и др. С 1957 г. Рабин участвовал также в групповых выставках: в выставке на 6-м Всемирном фестивале молодежи и студентов (Москва, 1957), в выставках произведений художников второго русского авангарда в Лугано (1970), Бохуме (1974), Лондоне (1977), Париже (1989), Москве (1990–91), Токио (1991) и др.
Картины Рабина выставлены в крупных музеях мира, например, в музее Эрарта и Московском музее современного искусства. Многочисленные работы художника были проданы на аукционах. Их цена в начале 21 века — сотни тысяч долларов.
Отрывок, характеризующий Натюрморт с селедкой
Но я не поддавалась… Видимо помогало моё знаменитое «долготерпение», которое забавляло всех вокруг ещё с тех пор, как я была ещё совсем малышкой. Отец мне когда-то рассказывал, что я была самым терпеливым ребёнком, которого они с мамой когда-либо видели, и которого невозможно было почти ничем вывести из себя. Когда у остальных насчёт чего-то уже полностью терялось терпение, я всё ещё говорила: «Ничего, всё будет хорошо, всё образуется, надо только чуточку подождать»… Я верила в положительное даже тогда, когда в это уже больше никто не верил. А вот именно этой моей черты Караффа, даже при всей его великолепной осведомлённости, видимо всё-таки не знал. Поэтому, его бесило моё непонятное спокойствие, которое, по настоящему-то никаким спокойствием не являлось, а было лишь моим неиссякающим долготерпением. Просто я не могла допустить, чтобы, делая нам такое нечеловеческое зло, он ещё и наслаждался нашей глубокой, искренней болью. Хотя, если быть полностью откровенной, некоторые поступки в поведении Караффы я всё ещё никак не могла себе объяснить… С одной стороны – его вроде бы искренне восторгали мои необычные «таланты», как если бы это и, правда, имело для него какое-то значение… А также его всегда искренне восхищала моя «знаменитая» природная красота, о чём говорил восторг в его глазах, каждый раз, когда мы встречались. И в то же время Караффу почему-то сильно разочаровывал любой изъян, или даже малейшая несовершенность, которую он случайно во мне обнаруживал и искренне бесила любая моя слабость или даже малейшая моя ошибка, которую, время от времени, мне, как и любому человеку, случалось совершать… Иногда мне даже казалось, что я нехотя разрушала какой-то, им самим для себя созданный, несуществующий идеал… Если бы я его так хорошо не знала, я возможно была бы даже склонна поверить, что этот непонятный и злой человек меня по-своему и очень странно, любил… Но, как только мой измученный мозг приходил к такому абсурдному выводу, я тут же напоминала себе, что речь ведь шла о Караффе! И уж у него-то точно не существовало внутри никаких чистых или искренних чувств!.. А тем более, таких, как Любовь. Скорее уж, это походило на чувство собственника, нашедшего себе дорогую игрушку, и желающего в ней видеть, не более и не менее, как только свой идеал. И если в этой игрушке вдруг появлялся малейший изъян – он почти тут же готов был выбросить её прямиком в костёр… – Умеет ли Ваша душа покинуть Ваше тело при жизни, Изидора? – прервал мои грустные размышления очередным необычным вопросом Караффа. – Ну, конечно же, Ваше святейшество! Это самое простое из того, что может делать любой Ведун. Почему это интересует Вас? – Ваш отец пользуется этим, чтобы уйти от боли… – задумчиво произнёс Караффа. – Поэтому, мучить его обычными пытками нет никакого смысла. Но я найду способ его разговорить, даже если это займёт намного больше времени, чем думалось. Он знает очень многое, Изидора. Думаю, даже намного больше, чем Вы можете себе представить. Он не открыл Вам и половины!… Неужели Вам не хотелось бы узнать остальное?! – Зачем, Ваше святейшество?!.. – пытаясь скрыть свою радость от услышанного, как можно спокойнее произнесла я. – Если он что-то и не открыл, значит, для меня было ещё не время узнавать это. Преждевременное знание очень опасно, Ваше святейшество – оно может, как помочь, так и убить
Поэтому иногда нужна большая осторожность, чтобы учить кого-то. Думаю, Вы должны были знать это, вы ведь какое-то время учились там, в Мэтэоре?
Авангардное искусство в СССР
В конце 1950-х гг. вместе с Е. и Л. Кропивницкими стал основателем неофициальной художественной группы «Лианозово» (по названию подмосковного поселка, где Рабин жил в 1956–64 гг.). Дом Рабина стал центром художественно-литературного движения, которое было известно на Западе уже в 1960-е гг. и впоследствии получило название второго русского авангарда.
Весной 1974 г. Рабин был инициатором и одним из главных организаторов выставки работ художников-нонконформистов на пустыре в Беляево, московском районе новостроек. Выставка, получившая широкую известность под названием «бульдозерной», была одной из важных акций сопротивления творческой интеллигенции властям.
Работы Рабина не брали на выставки, его не принимали в Союз художников. В июне 1978 г. Президиум Верховного Совета СССР специальным постановлением лишил Рабина советского гражданства. Он был выслан из страны и с этого времени жил и работал в Париже.
Символизм[ | ]
В голландской живописи, для которой характерны символизм и аллегории, «натюрморты с селёдкой» имеют сакральный подтекст: рыба, хлеб и вино — элементы христианской символики. На ранних натюрмортах предметы степенно выстраивались в соответствии с канонами. Скромные и незамысловатые «завтраки» отражали пуританские вкусы публики, а символика картин была понятна людям той эпохи. Например, на картинах Питера Класа сельдь — это символ Христа, хлеб и вино — таинство причастия, нож — символ жертвы, лимон — краткость земных удовольствий, орехи в скорлупе — душа, скованная грехом, виноград — символ божественного покровительства.
В натюрмортах Давида Штеренберга селёдка — жадное вожделение изголодавшегося человека, олицетворение скудости жизни и нужды тех лет.
Мир с селедкой. Памяти художника Оскара Рабина
Французский профессор Жак Гатто назвал его «Солженицын живописи». Так, конечно, проще. Тем более что Рабин действительно был борцом. Организатор «бульдозерной» выставки, на которой этот самый бульдозер чуть не оторвал ему ноги, он по праву считается отцом русского нонконформистского искусства, прославившегося на весь мир и горько обидевшего советскую власть.
Но картины его о другом. Как это иногда бывает (вспомним, что кличку «импрессионисты» придумали их критики), враги оказались более прозорливыми. В период ожесточенной травли советские газеты писали о Рабине так: «Смутный, перепуганный, неврастенический мирок встает в холстах художника. Скособоченные дома, кривые окна, селедочные головы, измызганные стены бараков». Честно говоря, так оно и есть. Но это только лживая часть правды.
Дело в том, что десятник разгрузки железнодорожных вагонов Оскар Рабин жил в том же мире, который живописал на кабельных работах Венедикт Ерофеев. И им было бы о чем поговорить, ибо «свинцовая мерзость» этих будней отнюдь не исчерпывала барачный опыт. Чтобы воплотить его в искусстве, нужна была другая, неавангардная оптика. Вместо истерики самовыражения – «новая объективность», живо напоминающая ту, что в германском искусстве боролась с хулиганским дадаизмом.
Примерно так, как писал один из лучших поэтов лианозовской школы Игорь Холин – без страха и упрека:
Дамба. Клумба. Облезлая липа. Дом барачного типа. Коридор. Восемнадцать квартир. На стенке лозунг: МИРУ – МИР! Во дворе Иванов морит клопов, – он – бухгалтер Гознака. У Макаровых пьянка. У Барановых драка.
Натюрморт с рыбой и газетой «Правда» Оскара Рабина
В этих декорациях разворачивается драма рабинских натюрмортов, которые критики с его же подачи назвали «бытовым символизмом». Так оно, конечно, и есть, но что это все-таки значит?
Взять, например, знаменитый натюрморт с селедкой на газете. Прежде всего, это сумма живописи. Изображенная Рабиным рыба помнит всех предшественниц – от голландской родственницы, которая парит на «завтраках» Гедды, до натюрмортов Сутина, писавшего снедь не живой, не мертвой. Но главное, что селедка у Рабина – вещь, ее грубую материальность подчеркивает жирный абрис. Обведя густой сажей рыбу, художник вырывает ее из окружающего и превращает в объект для напряженного до болезненности созерцания
Важно, что ту же функцию на картине выполняет и газета. Она не случайно называется «Правдой»
Только тут, заменяя скатерть, она и становится правдивой: обрывки испачканной бумаги, не предназначенной для чтения. В картине Рабина происходит десакрализация печати, слова как такового, причем не только партийного. Беда в том, что, по словам Рабина, «советское государство подходило политически к вопросам искусства и переписало всю мировую историю искусств, расставив акценты». Так Рабин оказался в Париже, где его муза, казалось, осиротела без привычного антуража – меланхолического, но знакомого, даже родного, как бедное шагаловское местечко.
Искусствовед Михаил Герман, написавший книгу о Рабине, вспоминает встречу с ним в Париже: «Молчаливый, большой, он странно походил на Булата Окуджаву. Из его картин тогда уже исчезали политические аллюзии, осколки концептуализма плавились в чистом «веществе живописи», он все чаще писал непарадный, грустный Париж, похожий, по собственному его выражению, на «лохмотья короля».
Картина «Вечер на Монмартре» Оскара Рабина
Рабинский Париж, конечно, не похож на подмосковные бараки, но в нем могли бы жить его обитатели. Я даже знаю кто: Хвостенко. На этих парижских ведутах мы видим подгулявшие дома на загулявшей площади, да и прохожие не твердо стоят на ногах. Только взгляд художника, не давая им расползтись, собирает всех вместе, одаривает теплотой, надеждой и отправляет в тот универсальный, но конкретный мир, который он создал на своих полотнах. У этого мира нет ни адреса, ни прописки, он там, где все несладко, но жить можно. Мы ж живем.
Особенности живописи Рабина
Фигуративная живопись Рабина — пейзажи и натюрморты — отличается подчеркнутой обыденностью вещей, окружающих человека в повседневной жизни: изображение покосившихся домов в пригороде, подмосковной железнодорожной станции, стола с едой в сельском доме и т. д.; из них складывается особая знаковая система Рабина, создающая в его сериях беспросветную атмосферу советского быта.
Рабин имитирует на полотне реальные предметы массовой культуры — денежные знаки, водочные этикетки, обрывки газет, создавая иллюзию их полной достоверности. Рабин часто использует прямые ассоциации; в картине «Натюрморт с рыбой и газетой “Правда” 7» (1968, коллекция А. Глейзера, Москва) селедка и стакан на расстеленной газете отражают жизнь с ее неустроенностью, бедностью, пьянством, саркастически сопоставленную с заголовками на обрывках газеты.
В картине «Без названия» (1963) обнаженная женщина — цитата из Тициана — изображена на фоне типичного для Рабина пейзажа с покосившимися деревянными домиками. Характерный для Рабин стиль определяется приглушенным, нарочито бедным колоритом в сочетании с грубой, подчеркнуто фактурной поверхностью холста и использованием обводящих предмет контуров.
В картине «Паспорт» (1964, коллекция Н. Кропивницкой, США) трактуется тема еврейской отверженности и обособленности чужака: на фоне пейзажа воспроизведена огромная страница из паспорта художника, где в графе «национальность» написано — «латыш (еврей)».
После переезда во Францию творчество Рабина в значительной степени утратило социальную направленность. Композиции художника стали более сложными и дробными, цвет — более напряженным; излюбленная коричнево-серая гамма сменилась преобладанием сине-зеленых тонов, с которыми контрастируют вспышки красного и желтого («Свобода», 1991, коллекция автора).
Работы Рабин этого периода строятся как коллаж, состоящий из множества предметов; один из приемов — сочетание цитат из собственного раннего творчества (рушащиеся «лианозовские» домики, клубы метели и т. д.) с изображением реалий новой страны («Ура 2», 1991, коллекция автора). В последние годы в творчестве Рабина появился постоянный мотив — еврейский квартал Маре в Париже («Мясная лавка», 1992, коллекция автора).
Описание картины Кузьмы Петрова-Водкина «Утренний натюрморт»
В определенный период своего творчества Петров-Водкин сосредоточился на натюрмортах. Так, «Утренний натюрморт» можно описать, как некую «поэму» о пространстве и вещах в нем. Художник использует нежные, светлые краски: синеватые колокольчики, контрастирующие с желтыми одуванчиками, розоватый деревянный дачный столик. Предметы на этом столе одновременно создают перспективу и находятся одинаково близко к зрителю. Форма предметов определенная и четкая. Художник намеренно создает неправильное отражение в никелированном кофейнике и также искаженную за стаканом с чаем ложку. Этим Петров-Водкин пытается подчеркнуть: то, что видит наше зрение, зависит от реальных свойств самих предметов.
Художник намеренно вводит в картину живые существа – выглядывающую из-за стола собаку и кота, который отражается в кофейнике. Это в свою очередь символизирует присутствие человека. Можно также увидеть, что «присутствие» усиливают все предметы, находящиеся на столе. Кто, если не человек, принес свежие полевые цветы? На кого направлен взгляд собаки и чьи спички лежат на столе? Художник специально написал натюрморт с той стороны, где и должен сидеть человек. Таким образом, у зрителя может возникнуть эффект присутствия, который подразумевал на своей картине «Утренний натюрморт» Петров-Водкин.
Цвет революции. Советский Петров-Водкин
Художник с фамилией под градусом, Петров-Водкин, писал контрастными цветами и воспевал революцию. Его эротическая картина красуется на школьных учебниках. А свои принципы Кузьма Сергеевич преподавал в большевистских учреждениях.
Он родился в 1878 году в Саратовской области. Его отец был сапожником, мать — горничной, а сам Кузьма планировал работать на железной дороге. Благо — талант мальчика успели заметить. Архитектор, приехавший по заказу на Волгу, оценил рисунки Кузьмы Сергеевича и увез его в Петербург. Там он и получил художественное образование.
В 29 лет Петров-Водкин посетил Северную Африку. Там он пишет картины «Негритянка», «Африканский мальчик», «Негритянская деревня» и «Бириби. Африка».
Начинал юный художник с иконописной живописи (еще с детства он учился иконописи у местных мастеров). Продолжил — яркими и броскими полотнами, став мастером синего и красного. Его картина «Купание красного коня», как сейчас помню, красуется в учебнике по литературе для старших классов. Холст, таким образом, стал эпиграфом символизма Блока и слов Ахматовой. В обоих случаях — стремление к экспрессии и новаторству.
«Купание красного коня» Петров-Водкин написал в 1912 году. Именно эта картина принесла ему мировую известность. На переднем плане холста — голый юноша, сидящий верхом на коне. Справа — еще один всадник. Поодаль, до шеи стоящий в воде, конь уже (почему-то) белый. Сюжет картины подвергался разным интерпретациям. Самое очевидное: Красный конь — это и есть Россия по блоковской «степной кобылице», которая ковыль мнет. Правда, у Блока кобыла белая, а у Кузьмы Сергеевича — красная (видимо, потому, что и судьба России ХХ века — красная). И ковыль у Петрова-Водкина животное не трогает. Наоборот — конь стоит гордо и уверенно в своем собственном «Я».
Кстати, интерпретации подвергаются не только полотна советского художника, но и его фамилия. Существуют две версии. Первая — среди предков Кузьмы Сергеевича была женщина, гнавшая самогон. Вторая, самая распространенная, гласит о том, что его дед в пьяном угаре убил свою жену сапожным ножом. И хотя отец Кузьмы из-за детской травмы никогда не прикасался к алкоголю, но семейное прозвище все равно осталось.
Уже в 1920 году художник пишет «Петроградскую мадонну». 1918 год, революционная столица. Святая кормит младенца. На заднем фоне — шумный и беспокойный город. Люди на улице, в основном женщины, выглядывают из-за стен и перешептываются между собой. Страна поглощена Гражданской войной. Но Мадонна с ребенком дает надежду на жизнь. Интересно, что платок у женщины белого цвета, накидка на плечах — красного, а платье — вообще зеленого. При этом стоить отметить, что художник сразу принял Октябрьскую революцию. После закрытия Академии художеств он стал профессором живописи в новосозданном Высшем художественном училище. Также он занимался оформлением площади к революционным празднествам.
Еще одна картина, посвященная Гражданской войне, — «Смерть комиссара». Она написана к десятилетию Красной армии.
Здесь уже автор размышляет — а действительно ли у большевиков святые лица? Ведь комиссар погибает, и только один рядовой отстал от армии, чтобы подать руку своему начальнику. Остальные шагают дальше — к победе. Кто-то безучастно оглядывается. Не трогает солдат ни смерть комиссара, ни товарища, также упавшего без сил.
«Смерть комиссара», как и многие другие работы художника, выполнена по принципу трехцветия. Излюбленные Петровым-Водкиным цвета — синий, кроваво-красный и желтый. В такой манере выполнены картины «Полдень», «На линии огня», «Яблоко и вишня», «Девушки на Волге» и другие. Этот принцип он преподавал и в училище.
Но Петров-Водкин прославился не только как живописец. В СССР он работал графиком и театральным оформителем. Также после себя он оставил и литературные произведения: путевые очерки «Поездка в Африку», «Самаркандия», написал фантастическую повесть для детей «Аойя» и мемуары под скромным названием «Моя повесть». В 1939 году Петров-Водкин умер от туберкулеза.
Любовь втроем
Жену Мару Кузьма Сергеевич привез из Франции. Мечтая отправиться в путешествие за границу и не имея на то денег, Петров-Водкин договорился с магазином по продаже велосипедов, что ему предоставят транспорт, на котором он в порядке рекламы доберется до Италии. Дотянул до Германии. А там узнал, что друзья собрали для него деньги, которых хватило на обучение в художественной школе в Мюнхене. Во Францию он попал через два года после этого, в 1906-м.
Мария Жозефина Йованович была дочкой хозяйки пансиона, в котором остановился художник. И снова его озарило предчувствие. Он заявил девушке: «Мне видится, вы станете моей женой». Через пару дней уговорил ее позировать, где и сделал предложение.
В 1908-м молодые приехали в Россию. Мара, ставшая на родине мужа Марией Федоровной, навсегда распрощалась с карьерой певицы. Таково было его условие.
16 лет у них не было детей, и художник, словно вымаливая у небес наследника, рисовал мадонн и кормилиц. Наконец Мара забеременела. В 37 лет, имея кучу болячек и лишний вес, она рисковала жизнью, и художник умолял врачей в случае чего спасти ребенка. Мара поддержала решение мужа. К счастью, страшный выбор делать не пришлось.
В дни, когда Мария Федоровна ждала ребенка, в доме поселилась ее ближайшая подруга Натюня — пианистка Наталья Кальвайц. В «Истории одного рождения», написанной в дневниковой форме, Петров-Водкин вспоминал, что дружба с Натюней помогала создать «веселую, полную романтизма, ребячески беззаботную… жизнь».
Нежная дружба закончилась тем, что через пять месяцев после появления на свет маленькой Лены Натюня тоже подарила художнику дочку — Марию. Такой неожиданный поворот во многом воспроизвел сюжет картины «Сон», написанной художником в 1910-м и спровоцировавшей громкий скандал. Две обнаженные женщины беззастенчиво взирают на спящего без одежды мужчину. Современники обвинили Петрова-Водкина в эротизме — он же, обладая даром предчувствия, вероятно, изобразил эпизод из собственной жизни.
Некоторое время участники странных отношений обретались в одной квартире. Мара сильно переживала, но выбора у нее не было. Вскоре Наталья Кальвайц с ребенком уехала к родителям в Польшу, и их следы затерялись.
И немного Горького
- Кузьма Сергеевич писал рассказы и пьесы. Свои творения он отнес в газету, редактируемую Максимом Горьким. Но тот даже читать не стал. «Почему все без образования лезут в литературу?» — возмутился он.
- При советской власти художник стал членом Совета по делам искусств, затем руководил мастерской при Академии художеств. Ему даже заказали портрет Ленина. Живописец изобразил вождя без пиджака и кепки, с томиком Пушкина. И картину не приняли.
- В 1928-м у Петрова-Водкина открылся туберкулез. Врачи запретили ему писать маслом. Скончался мастер в 1939-м. Похоронен на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге.
